Ю. Н. Ерофеев

Этим исписанным ровным, каллиграфическим почерком листам пошло уже второе столетие. Дело было так: я остался ночевать на озере Терхло, под вековыми соснами, стоящими на месте Серапионовой пустыни. "Красную" монастырскую церковь (перед революцией тут был небольшой женский монастырек) разрушили еще в тридцатые годы. Оставалась "белая" - приходская Троицкая церковь. Она находилась "на попечении общины верующих". В сторожке при церкви жил в одиночестве церковный сторож Василий Васильевич Фадеев, или, по-простому, Васяга, и два раза в год он с церковным старостой из деревни Порзамки перетряхивал и сушил хранившиеся в церкви старые ризы. Помню, как к круглицкому дому бабушки, Евдокии Максимовны, подходил черный, бородатый сумрачный старик в длинном, до пят, плаще, с сумой через плечо и бабушка украдкой показывала ему: вон туда, туда, к заднему крыльцу. Она спешно опускала ему в суму краюшку хлеба и кусок "пресняка" - все-таки, мол, дело непринародное: сын - коммунист, красноармеец, а она вот с церковным сторожем водится. Васяга низко кланялся и неслышно уходил. После смерти Васяги пришел конец и Троицкой церкви. Нет при церкви живого человека - значит, твори, что вздумается. Ну и творили - грабили, обдирали кровлю, жгли содержимое. Вот и сейчас, у кострища, я нашел пачку подготовленных на растопку листов из церковного архива. Тут было подлинное прошение церковного притча архиепископу Владимирскому и Суздальскому Парфению. 1830-е годы, пушкинское время. Имя владыки Парфения, между прочим, вошло в нашу литературу. "Владмирский архиерей Парфений, - писал о нем Герцен, отбывавший в те годы ссылку во Владимире, - был умный, суровый и грубый старик; распорядительный и своеобычный, он равно мог быть губернатором или генералом, да еще, я думаю, генералом он был бы больше на месте, чем монахом; но случилось иначе, и он управлял своей епархией, как управлял бы дивизией на Кавказе. Я в нем вообще замечал гораздо больше свойств администратора, чем живого мертвеца. Он, впрочем, был больше человек крутой, чем злой; как все деловые люди, он понимал вопросы быстро, резко и бесился, когда ему толковали вздор или не понимали его".Скрепленные красной сургучной печатью листы ревизской сказки - эти еще старше, связанная с этими листами история о здешнем священнике, лишенном сана за укрывательство беглого крепостного, была использована в соловьевском рассказе "Страдание за сострадание". Были всевозможные отношения по случаю заключения браков - в общем, отзвуки прошлой, как мне тогда казалось, навсегда уже ушедшей жизни. Я положил в рюкзак всю эту стопку как последнюю память о Серапионовой. На досуге занялся перечитыванием старых листов. "Поучение в день Введения во храм Пресвятыя Богородицы" - значилось в заглавии небольшой пачечки одинаковых по виду листов - тех, с описания которых я и начал свой рассказ. "Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа". Сегодня Святая Церковь празднует Введение во храм Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы. Называется праздник так потому, что церковь воспоминает в этот день, как родители Пресвятой Девы ввели Ее в храм Иерусалимский для воспитания. Выслушайте же, православные братия и сестры, по какому случаю и как была введена в Иерусалимский храм Пресвятая Дева. Родителями нашей Владычицы Богородицы были праведные Иоаким и Анна. Оставаясь долго бездетными, святые Иоаким и Анна обратились к Богу с горячею молитвой даровать им дитя. При этом они дали обет - посвятить рожденное от них дитя Богу. Господь услышал молитву праведных: у них родилась дочь, которую они назвали Марией, от которой и родился Господь наш Иисус Христос. Когда испрошенной молитвами праведных Иоакима и Анны исполнилось три года, она по обету была введена в храм. Божественной Отроковице предшествовал девический лик с зажженными факелами; за нею следовали родители и родственники. С пением торжественное шествие приблизилось к храму. Здесь случилось первое чудо, которым Бог видимо для всех ознаменовал святую Марию: она, трехлетняя, как взрослая, поднялась на пятнадцать ступеней храма без посторонней помощи. Все были удивлены. Еще большее удивление последовало от всех, когда встретивший Ее первосвященник Захарий, по внушению Святого Духа, ввел Пресвятую Деву в Святая Святых, куда мог входить один только первосвященник, да и то раз в год. Все удивлялись и были уверены, что великая участь ожидает эту, видимо прославленную дщерь. Святые родители, исполнив обет, возвратились домой, а юную Марию оставили при храме, с другими девами, отданными туда на воспитание. Здесь Пресвятая Дева Мария двенадцать лет занималась чтением Священного писания, молитвою и рукоделием. Молитвы Ея были так угодны Богу, что к Ней, как говорит благочестивое предание, явились Ангелы Божии и беседовали с Нею. Вот как, православные христиане, молитвы праведных бывают угодны Богу. Научимся же и мы, братие, по примеру праведных Иоакима и Анны, призывать в молитвах Бога, чтобы нам быть услышанными, и если чего и спрашиваем, то получим просимое. Прежде всего здесь молились праведные люди Иоаким и Анна. Что здесь разумеется под правдой их? То есть они были люди справедливые, имели крепкую веру в Бога, исполняли предписания закона Его и по отношению к ближним имели добрые дела. Посему и пророк Давид воскликнул: "Внегда призвати мя, услыша сия Бог правды моея" (пс. 4, ст. 2). Не просто сказал: "услыша мя", но с добавлением: "правды моея", выражая свою твердую веру в Бога и то, что он всегда с нею приступал к Нему. Давид только призвал Бога при своей вере в него и добрых делах, и Бог услышал. Равно и мы, братие, если приступим к Богу, имея добрые дела, которые могли бы ходатайствовать за нас, то мы непременно будем услышаны, и напротив, если мы не имеем их, то хотя бы даже были Давидом, не будем в состоянии умолить Бога. Вот почему тем людям, которые живут порочно, а надеются умолить Бога только обилием слов, слушайте, что говорит Бог через пророка Исайю: "аще умножите моление, не услышу вас: егда прострете руки, отвращу очи мои от вас" (Ис. 1, 15). Но не подумайте, что праведные меньше нас молились, нет - напротив, они-то день ото дня усиливали молитвы потому, что молитва есть немаловажный союз любви к Богу, производит в нас навык собеседования с ним и руководит к пониманию о высших, небесных благах. Нужно наблюдать за собой и во время молитвы. Например, когда мы намереваемся говорить с кем-нибудь из людей, которые выше нас, то проводим в надлежащий порядок и внешний вид свой, и походку, и одежду, и все, и потом уж вступаем в разговор; а когда приступаем к Богу, то зеваем, почесываемся, оборачиваемся во все стороны, бываем крайне небрежны; преклоняем колена, а сами блуждаем мыслями по домам и житейским заботам. А если бы мы приступали с надлежащим благоговением и как подобает беседовали с Богом, то мы узнали бы, еще прежде получения просимого, сколь великую пользу мы получаем от молитвы. Человек, который научился беседовать с Богом, как подобает беседовать с Богом, делается ангелом: так душа его отрешается от уз плоти, так ум его возвышается и переселяется на небо, так он презирает все житейское, так он становится пред самым престолом царским, хотя бы он был бедным, хотя бы простолюдином, хотя бы неученым. Бог требует не красоты речи и не слов изысканных, но красоты души; и когда она возгласит угодное Ему, то получит все. Видите, как здесь все просто: от людей, желающих подойти к кому-нибудь, требуется быть красноречивым, уметь льстить всем окружающим начальника и уметь придумывать много такого, чтобы быть принятым. А здесь не нужно ничего, кроме одной бодрственной души, и нет никакого препятствия приблизиться к Богу. Даже часто бывает не нужно и голосу. В самом деле, если ты скажешь лишь в сердце своем и призовешь его, как должно, то Он и тогда услышит тебя. Так он услышал Анну, которая в душе испрашивала себе сына, впоследствии названного Самуилом. Молитва наша не бывает ограничена ни временем, ни местом, хотя бы мы призывали на улице, хотя бы в пути, хотя бы в комнате, хотя бы стоя пред начальником в суде, - ничто не препятствует Ему услышать прошение, если мы призываем Его, как должно. Итак, братие, будем приступать к Богу с бодрым умом, сокрушенною душею, и с потоками слез, не просить ничего житейского, желать будущего, молить о духовном, не испрашивать зла врагам, никому не помнить зла, исторгать из души своей все страсти и таким образом приступать с сердцем сокрушенным и смиренным, и, приступая так, будем услышаны Богом. Аминь. Сказано священником Алексеем Зверевым. 1889 г. Сочинивший это поучение батюшка был человеком деликатным. "Когда приступаем к Богу, то зеваем, почесываемся, оборачиваемся во все стороны, бываем небрежны; преклоняем колена, а сами блуждаем мыслями по домам и своим житейским заботам". Вроде бы не отдельные представители паствы, а все мы так, увы, делаем - и зеваем, и почесываемся. Видимо, жизнь в заброшенной Серапионовой пустыни, среди редких сенокосцев и рыбаков - а среди них бывают люди разные - приучила батюшку к сдержанности, к не слишком уж прямому обличению пороков. Так сказать, без конкретных фамилий.Мой отец, Николай Петрович, родившийся в зарецкой деревне Круглицы, ныне уже не существующей, а тогда входившей в приход Троицкой церкви, оживился, когда я зачитал ему имя составителя поучения. "Знаешь, - сказал он мне, - я ведь этого священника Алексея Зверева помню. У нас в Круглицах дочь его работала учительницей. Вот он и зайдет, бывало, в класс - за несколько верст, пешком, через болота - посмотреть, как у нее дела идут, да и вообще - порядок ли в школе. Встанет сзади у последнего стола, молча слушает. А у меня голова тогда была белая как лен - за лето на солнце набело выгорала. Батюшка положит мне на голову руку и погладит несколько раз...".Давно уже нет отца - он, расписавшийся на стене рейхстага, победитель в той войне, ушел из жизни без жалоб и укоров. Но эти два сюжета - батюшка, держащий руку на белой, как одуванчик, голове деревенского мальчишки, и дипломатичный священник, читающий пастве свое поучение, с годами слились в моем представлении в одно целое, в один щемящий душу образ из давно ушедших лет.